Безбрежное безбожие, или Рецензия на фильм года «Левиафан»

«Левиафан» на устах у всех. Андрей Звягинцев и Олег Негин получили приз за лучший сценарий в Каннах, фильм стал победителем премии «Золотой глобус» в номинации «Лучший фильм на иностранном языке». Близится вручение премии «Оскар», и у «Левиафана» есть все шансы.

Вокруг фильма Андрея Звягинцева наросли слои шелухи в виде мнений, негодований и негодований по поводу негодований. Общественная истерика заглушила (понятно, что временно) художественную ценность картины. Точки расхождения: про нас ли этот фильм или не про нас? Очерняет он Россию или не очерняет?

С одной стороны, такой резонанс доказывает, что сила художественного произведения для нас обладает той же мощью, что и во времена Достоевского. С другой – выявляет не слишком симпатичную черту поколения фейсбука*: вскочить на табурет и высказать мнение, даже если «Пастернака не читал». С третьей – в попытках «очернить» сам фильм мы пытаемся обелить себя. А точнее, обелить среду. Не хочется признаваться, что мы живем в мире, где принято пить водку из горла, где собственная безопасность – миф, где закон и церковь существуют (и кажется, неплохо) в параллельной вселенной. Но признаваться в этом нет нужды.

Художественное произведение не документальное произведение. «Левиафан» не прокламация и не тотальное поругание режима, а поэтический мир, кино-метафора с замахом на притчу. У Звягинцева нет позиции, у него художественный мир. В нем больше, чем «ненастоящая Россия». А вот динамик общественного мнения изрядно переклинило, да так, что закладывает уши…

Сюжет фильма простой. Автослесарь Николай вместе с женой Лилей и сыном от первого брака живут в небольшом городке Прибрежном на берегу бухты, в обветшалом, но собственном доме. Этот дом хочет отжать насквозь коррумпированный мэр города. На помощь Николаю приходит его друг, обосновавшийся в Москве адвокат. Он презентует мэру содержимое некоей папки, полной компромата. Однако мэр тремя угрожающими выстрелами в землю отправляет адвоката домой. Судья, местный архиерей, менты – все оказываются частями машины, которая сдавливает между своих шестеренок беднягу Николая. И тот будто бы вовсе исчезает с лица земли…

Фильм мощный и многослойный. С пейзажами инопланетной красоты (особенно Баренцево море) и тем захолустьем, которое узнаваемо в любой из отечественных провинций. Фильм безнадежный, но оставляющий после себя важные вопросы.

В этом кино интересно срезать пласты. Фильм и про то, что мэры бывают криминальными, а церковные власти закрывают глаза на их дела. Фильм можно назвать антиклерикальным, и да, как уже называют, он «энциклопедия современной жизни». Но это не социальное кино, а притча. Здесь значимее не прямые ответы, а вопросы. А их задают только о важном, о том самом, на что нельзя получить прямого ответа. Мальчик: «Мама, что такое грех?» Николай: «Господи, за что?»

«Левиафан» – это разговор о Боге, который не получился. Прямых ответов нам, конечно, не дали (зато заставили задать нужные вопросы). И взывание к Богу, вместо которого на земле остался эрзац: люди, вершащие свои дела, прикрываясь Его именем.

К трем женщинам в судейских мантиях, объявляющим Николаю несправедливый приговор, камера приближается точно так же, как чуть позже к трем ликам в новеньком храме. Бог Николая не дает ему ответ, когда он после смерти жены горестно шепчет «За что, Господи?». Но развернутый ответ дают ему в суде тетки в мантиях, без запинки тараторя приговор.

Может, где-то Бог и появляется. Например, в разрушенной церкви. Там костер, пацаны сидят кружком, гитара. И при взгляде в прореху в потолке Николай видит звездное небо. В другом эпизоде-близнеце сын мэра, точно так же закинув голову в свежевыстроенной церкви, упирается взглядом в потолок.

Библейский смысл Левиафана как морского чудовища, демонстрирующего мощь Творца, утрачивается. Остается только смысл из трактата Томаса Гоббса: Левиафан – символ могущества государства. И оно-таки проглотило бедного Николая, читай – Иова.

Закон и церковь становятся камуфляжем беззакония и отсутствия Бога. Но не безверия. Мэр города, например, вполне себе верит. И даже совершает сделку с архиереем: получает спокойствие души за очевидную мзду. Мэр, карикатурный, масляный злодей, не избавляется от двух русских черт: так же глушит водку и надеется на спасение. Да, несмотря ни на что.

Авторскую позицию принято определять по отношению к героям. На всех своих героев, а в центре оказывается не один Коля, но и его глубоко несчастная жена Лиля, его сын-подросток, его друг, мэр, архиерей… Так вот, на всех них Звягинцев смотрит отстраненно, без любви, и даже без любованья (пожалуй, некоторые кадры с красивой Еленой Лядовой – исключение). Как на рыбок в аквариуме. Как на прохожих, сквозь большое окно. Звягинцев не любит своих героев (на что как художник имеет полное право). Ровно так было и в «Возвращении», и в «Елене». И где-то логично: в фильме про отсутствие Бога нет режиссерского тепла. Сироты – пусть и останутся сиротами, к чему ложные надежды.

Но очень хочется, чтобы в финале любого, особенно безнадежного кино нам давали если не шанс, то хотя бы намек на то самое спасение. У Звягинцева простого русского мужика сплющивает, его жена погибает, его дом порнографическим образом разрушает экскаватор, мэр на радостях заказывает «еще сто». Ни намека на справедливость, счастье и прочие хеппиэнды. Зато есть вечные русские вопросы: почему Бог нас покинул? Есть ли наша вина в том, что случилось? Как Его найти? Что такое грех? Господи, за что?

А вопросы такого толка – уже надежда на спасение.