журналист
Алмазы (а также другие драгоценные и полудрагоценные камни) гранят не только на нескольких «первобытных» фабриках при, собственно, самих шахтах (мы писали об этом недавно в заметке, посвященной бриллиантам британского дома Graff), но и на различных алмазных биржах. Правда, что говорить, процент «биржевых» алмазов значительно меньше: все-таки не очень-то ловко и престижно порой совмещать нелегкий ремесленный труд с «высокими» материями маркетинга, международных продаж и массированного пиара.
Десять лет назад мне удалось посетить легендарную историческую Israеl Diamond Exchange, Алмазную биржу в Тель-Авиве, основанную 8 декабря 1937 года (то есть она скоро отметит свой день рождения). В последние годы именно эта биржа (до образования государства Израиль в 1947 году она находилась в городе Герцилии и носила название Алмазный клуб Палестины) считается самой крупной подобной организацией. Для справки: Israеl Diamond Exchange довольно легко опережает тематические биржи США, Индии, Бельгии и ЮАР по числу бриллиантового товарооборота. В состав израильской биржи, кроме, собственно, самой биржи и множества больших и малых алмазных компаний, также входит очень любопытный исторический музей Гарри Оппенгеймера.
Чем же вообще занимается любая алмазная биржа? Тщательным мониторингом отраслевых предприятий, дилерских центров и ювелирных магазинов, огранкой, оптовой продажей готовых бриллиантов и сырьевых алмазов, а также лоббированием тех или иных (в первую очередь, национальных) алмазных фабрик в мире.
Алмазная биржа Тель-Авива – это два циклопических, ослепительно сверкающих на солнце небоскреба в самом центре всегда такой жаркой столицы Израиля
Вход в любое здание биржи осуществляется исключительно по предварительной заявке одного из участников биржи, причем заявка должна содержать подробное объяснение, почему этот журналист непременно должен посетить эту труднодоступную биржу.
Я тогда приехала в Израиль по приглашению французского дома Louis Vuitton, стало быть, заявка на посещение этого практически секретного места у меня была. Французская компания тогда только-только решила «заходить» на сложный международный ювелирный рынок и привезла в Израиль небольшую международную группу ювелирных критиков, чтобы показать им свое драгоценное производство. Ювелирное техническое производство Louis Vuitton находилось (и находится сегодня) в трех городах: Париже (дизайн и, собственно, сборка украшений), маленькой израильской Нетании и Тель-Авиве (экспертиза и огранка алмазов).
Почему, спросит мой драгоценный и любезный читатель, производство было столь сложным, зачем нужно было гранить камни именно в Израиле? Неужели в Европе не нашлось подходящих замыслу знаменитых французских классиков savoir faire и savoir vivre искусных специалистов? Вы будете, наверное, удивлены: действительно, специалистов не нашлось, потому что Louis Vuitton поставил перед гранильщиками слишком сложную задачу. Фокус заключался в том, что главными камнями в дебютных украшениях великой французской марки должны были стать крупные белые бриллианты, ограненные в форме цветка из исторического орнамента Louis Vuitton, который называется Monogram. Сделать из бриллиантов довольно простой, но все-таки заметный и выразительный цветок – на это оказалось неспособно ни одно гранильное бюро в Европе, вот почему ювелирным боссам Louis Vuitton пришлось обратиться с просьбой к иностранным специалистам, и ими стали (что было закономерно) ювелиры из Израиля. Маленькая фабрика с производством в Нетании и торговым офисом в Тель-Авиве находится на 23-м этаже одного из небоскребов Israеl Diamond Exchange.
Для начала мы отправились в техническое бюро – в мастерскую Lili Diamonds (партнеры Louis Vuitton в Израиле) в крохотном городке Нетании. На самом деле ничего романтического в огранке самых дорогих камней в мире нет, все до обидного банально. Сидит мастер, у него в руках алмаз, с которого уходит алмазный «мусор». Нам сообщили, что при огранке «цветок-монограмма» (именно так назвали свою оригинальную огранку в Louis Vuitton) от сырьевого алмаза уходит приблизительно 65–70 процентов драгоценной крошки. Но, как подчеркивали тогда в самом доме Louis Vuitton, они знают о таких больших потерях, но готовы ради финансового конца, творческой свободы и дизайнерского замысла мириться с этими умопомрачительными «расходниками» в исходном алмазном материале.
На полировку ограненный алмаз в форме цветка-монограммы уезжает под надежной охраной, собственно, в контору Israеl Diamond Exchange в столичный город Тель-Авив. Там производится очередная экспертиза камня и его полировка, после чего новоиспеченный оригинальный бриллиант отправляется в Париж. Заметим в скобках, что сегодня у Louis Vuitton имеется одно из лучших в мире ювелирных ателье для создания изделий класса haute joaillerie. Ателье расположено прямо над ювелирным (первым в мире ювелирным!) магазином марки на Вандомской площади в Париже. Тогда же, когда мы дружно ездили в Израиль смотреть, как начиналась ювелирная история Louis Vuitton, драгоценная мастерская в Париже располагалась в районе Пале-Рояль.
В небольшом офисе Lili Diamonds в Тель-Авиве журналистам – перед тем, как посетить сами дневные торги, – было дозволено взять несколько интервью, чем мы с коллегами и воспользовались. Журналисты задавали самые разные вопросы. И из ответов на них можно создать весьма цельную историю о появлении на ювелирном рынке и маркетинговых задачах, которые стоят перед Louis Vuitton. Во-первых, это яркое и долгоиграющее вторжение на рынок, причем самого высокого уровня. В Louis Vuitton подумали: почему Chanel, Hermes, Dior спокойно можно быть на таких позициях, а нам нет? Во-вторых, в Louis Vuitton справедливо решили сделать ставку на ювелирный кутюр, так как сегодня это все-таки уже давно модный дом. И в-третьих, маркетологи и ювелиры почтенной марки решили: камни будут лучшими и предстанут перед восхищенной публикой в самых невероятных формах, напоминающих о фирменных орнаментах. То есть в первую очередь о Monogram.
Первую ювелирную коллекцию для Louis Vuitton сделал знаменитый ювелир Лоурен Баумер (у него также есть своя именная марка, офис и ателье находятся на Вандомской площади). Это была спокойная, несущая в себе большое достоинство, значительную технику и убедительную красоту коллекция, которая имела успех на так называемых старых рынках – в Америке и Японии. Впоследствии Louis Vuitton стал выпускать по две коллекции класса haute joaillеrie, как это делают и ювелирные, и модные дома.
В заключение надо отметить, что музей Гарри Оппенгеймера производит неизгладимое впечатление даже на подкованную ювелирной красотой публику. И после музея мы посетили саму биржу, и для начала нас попросили закутать плечи. И вот почему: основными продавцами и покупателями на этой бирже являются ортодоксальные евреи (хасиды), которым мог совсем не понравиться наш вид с голыми плечами. Мы накинули платки и вошли в главный зал торгов: никакой техники, кроме стареньких электрических весов. Хасиды в хрестоматийных черных сюртуках, в широкополых шляпах с пейсами мрачно сидели друг напротив друга и тщательно рассматривали алмазы в лупу. Приблизительно так выглядели торги лет двести, а то и пятьсот назад. Биржа – это просто: нужен опыт, нюх, верный глаз, хорошая лупа и больше ничего.
К слову, спустя пять лет на рынок ювелирных изделий решил выйти немецкий бренд Monblanc, входящий во влиятельный холдинг Richemont Group. И вот их первая ювелирная коллекция была тоже с бриллиантами необычной формы – в виде шестиконечной звезды, или же снежной шапки Монблана. Где именно они сделали свой необыкновенный бриллиант? На этот вопрос в Monblanc не отвечали никогда.