журналист
Двадцать лет назад я была в самом главном ювелирном городе Германии – Пфорцхайме. Это тот самый Шварцвальд, сказочный и таинственный, наполненный преданиями и песнями Черный лес, красивейшие места великой страны. Пфорцхайм заслуженно считается золотопромышленным городком: именно здесь производят почти всю ювелирную продукцию в государстве. Именно отсюда родом знаменитая семья золотопромышленников Карла и Карин Шойфеле, купивших в 1965 году старинную швейцарскую часовую марку Chopard. У себя на родине в Пфорцхайме Шойфеле усиленно производили золотые браслеты «для свободного ношения», а также браслеты для часов, включая и для часов Rolex. Именно в Пфорцхайме много лет на мануфактуре Victor Mayer занимались изготовлением крохотных эмалевых цветных подвесок-яиц под брендом бывшего русского дома Faberge (и делали это качественно: эмали клали, как и положено, в шесть-восемь слоев, плюс инкрустации камнями).
Так вот, под этим небом голубым в этом «золотом» городке издавна обустроен прелестный, будто старая музыкальная табакерка Одоевского, музей ювелирных украшений – с таким собранием, которому могла бы позавидовать, к примеру, прекрасная светская столичная Вена.
Очень много вещей из любимой мной лично древности: от, например, цивилизации этрусков, много средневековых вещиц (как дамских, так и рыцарских), концептуальное обилие драгоценностей Возрождения. На естественном уровне количества-качества были представлены и сложносочиненные вещи барокко и рококо. Затем гремел литаврами ампир, победоносный и симметричный, с его камеями и «семейными» пчелами Наполеона Бонапарта. Затем томно, будто таинственный корабль, выплывал немецкий, английский и французский романтизм. Романтизму на смену торопился на своих коротких ножках вечно суетливый «антикварный» стиль, рядом угрюмо и заплаканно смотрел на драгоценных соседей стиль британской королевы Виктории. История ювелирного дела и ремесла играла всеми огранками, красками и кастами в этом солидном по размеру музее (он был самым большим зданием в скромном городке после ратуши). Ко всем периодам в музее предлагались буклеты, поглотившие не одну тщательно написанную докторскую диссертацию.
Необыкновенно интересным представлялся раздел послевоенных ювелирных украшений, авангардного толка (вещи 1960–1980-х годов). Это украшения из олова, латуни, меди, стекла, футуристические, космические, в духе биотехнологий. Ювелирная вселенная была представлена в городском (а это именно был городской очаг культуры) музее во всей своей непобедимой универсальности. Ювелирному украшению (в сущности, лишь украшению) предлагалась роль универсального рычага Вселенной.
Однако были среди тысяч экспонатов ювелирного «капища» в Пфорцхайме три особенные вещи, и они выставлялись в специальных стеллажах в отдельном зале. Это были вещи самого начального, дебютного периода работы ювелирного мастера француза Рене Лалика.
Первая вещь представляла собой гигантскую хищную рыбу с кроваво-оскаленной пастью и «разбросанными» вверх и вширь острейшими плавниками и жабрами. Тело рыбины (сопроводительная табличка подсказывала, что это могла быть как брошь, так и подвеска) сделано из поразительной величины извилистой барочной жемчужины пепельно-серого цвета с сиреневыми и розовыми переливами. Крохотные отвратительные глазки налились красным: они были сделаны из маленьких рубинов. Жабры и плавники представляли собой мелкую сетку из цветной слюды и мерцающих темных опалов, плюс бриллиантовая крошка по всему телу, также отливавшая мрачными пепельными оттенками. Чудовищная рыба была подвешена на внушительную золотую цепь.
Вторым экспонатом была стрекоза, тоже один из главных героев модерна. Тело ее из вытянутой свернутой раковины с полосками; ядовито-зеленая голова из жемчужины с синими, неестественно расставленными глазами-сапфирами; огромные крылья тоже сделаны как сетка с опалами (любимый камень модерна, «камень слез»); острым патинированным золотом сверкало ее сказочное жало.
И наконец, третий «воинствующий» персонаж – это тоже хищный изогнутый ирис из цветного стекла, опалов, блеклых лунных камней, таинственных бериллов, черных жемчужин и патинированного золота в мелкой бриллиантовой крошке. Казалось, что на его лепестках и листьях лежит по-настоящему ядовитая роса (ирис также главный герой модерна, пришедший на смену розам и камелиям, как рыба пришла на смену птицам).
У этих драгоценностей всегда стояла толпа зрителей: публика не могла отвести взгляд от предметов модернистского гения Рене Лалика. По сути, несмотря на грандиозную и качественную коллекцию музея в Пфорцхайме, главными экспонатами оставались именно эти три титанические вещи в духе ар-нуво (французское национальное «имя» модерна)
Все остальные предметы, включая внушительный раздел уникальных сокровищ последующего стиля ар-деко, не вызывали такого ужаса, восхищения и дрожи. И не вызывали такого непобедимого интереса. За эти три вещи Рене Лалика можно было бы отдать весь музей и все золотые браслеты Rolex в придачу.
Изобретенный чехом Альфонсом Мухой модерн как искусство салонное, изнеженное, слащавое и приторное, как его знаменитые афиши, рекламирующие минеральную воду, душистое мыло и абсент, в руках Рене Лалика превратилось в настоящий художественный блокбастер. В стилистический дикий гиньоль, свидетельство будущего (и весьма недалекого) краха всех существующих порядков и мироздания. Войны и падения империй, революции и гибель народов – все это чувствовалось в причудливых, ужасных, диковинных предметах, чувствовалось, что что-то скоро будет. Обязательно что-то будет: эти предметы, словно аксессуары старой опытной гадалки, нагоняли беду.
И правда: именно модерн в его разных национальных названиях (модерн в России, либерти в Италии, ар-нуво во Франции) смог найти, нащупать то «странное», отчаянное состояние души и умов, успокоенное предыдущим стилем натурализма, где все беды и проблемы объяснялись обыкновениями здоровой или испорченной природы, натуры.
Модерн с его «ужасными» предметами, странными линиями и материалами предугадал и Первую мировую войну, и крах многих монархий, а с ними и целых империй, погрузившихся в хаосы уже гражданских войн. Предчувствие беды. Ласточки, ирисы и стрекозы несчастий… Неспроста и Карл Фаберже, и Луи Картье, вечные враги, так неистово проклинали модерн
Сегодня, собственно, немногие марки могут работать в жанре модерна (а сто лет назад даже осторожные женевские часовщики Patek Philippe и Vacheron Constantin делали много великолепных карманных вещей в духе модерна, которые находятся в музеях и в частных собраниях и редко показываются на публике). И современная марка Rene Lalique производит спокойные салонные вещи – в духе позднего монументализма 1930-х годов своего великого основателя. Но зато сейчас невероятно, поразительно велик запрос на исторические вещи модерна на аукционах различных мастей, в антикварных собраниях, частных галереях старины, ярмарках-барахолках и «блошиных» выставках. Частные объявления коллекционеров и группы в социальных сетях полны желаний купить любые вещи модерна – утварь, мебель, книги, посуду, ковры и, разумеется, часы и ювелирные украшения. Причем любого, вовсе не музейного класса. Многие покупатели просят своих ювелиров «сосредоточиться» именно на изготовлении украшений в духе модерна (выходит это с большим скрипом).
Парадоксально, но владельцы антикварных предметов в стиле модерн готовы расстаться с чем угодно, хоть с багетными изумрудами Элизабет Тейлор, но никак не с этими странными вещами-«кликушами»
А значит, и правда что-то грядет в будущем. Ведь однажды модерн уже не обманул человечество. Будем реалистами: весьма велика вероятность, что не обманет и теперь.