Я по-настоящему влюбленный в драгоценности человек: однажды я специально прилетела из Москвы в Нью-Йорк только для того, чтобы купить брошь Tiffany & Co. Ранним утром я прилетела в JFK, поехала в четырехэтажный магазин марки на Пятой авеню, купила брошь (на первом этаже справа от кассы), пообедала рядом с Центральным парком и поехала обратно в аэропорт. И следующим утром уже была на рабочем месте в столичной брассери «Мост» на переговорах. Новая, очень стильная брошь – изощренный золотой стебель с красным шелком-цветком из линейки Elsa Peretti for Tiffany & Co. – алела на моем маленьком черном платье (такой «униформы» у меня в гардеробе штук семьдесят).
Впрочем, мне приходилось бывать и подольше в Нью-Йорке, который любят абсолютно все, – в гостях у Harry Winston, американского отделения Mikimoto America, Jacob & Co., Judith Ripka и David Yurman. Это были значительные, важные, прекрасные встречи, после которых я стала гораздо больше понимать и любить историческое американское ювелирное искусство (оно на самом деле очень самобытно). Достаточно, впрочем, сходить в магазин Cartier в Нью-Йорке, чтобы понять, как же местный ассортимент разительно отличается от лондонского магазина или парижского бутика все той же марки. Кстати, это сравнение касается не только Cartier, но и Van Cleef & Arpels и Faberge, а также независимого часового бренда Breitling. В Америке и правда другие артистические вкусы, иные программные устремления и творческие предпочтения, поэтому и товары, которые поступают на этот «старый» рынок, несколько другие, нежели на рынке Китая.
Знаменитый дом Harry Winston, главный голливудский трубадур огромных классических бриллиантов, имеет исторический бутик на Пятой авеню (его также называют «салон»). Именной флагманский бутик марки настолько парадный, что многие туристы не решаются открыть в салон дверь. Они как будто чувствуют на себе некоторую ответственность. Но автор этих драгоценных строк не из робкого десятка. Я смело распахнула дверь, так как знала: меня в бутике ждет важный человек, истинный VIP.
Над первым и вторым этажами (где продают украшения) главного в мире магазина Harry Winston располагаются отдел архивов, а также ювелирное ателье, где делают все драгоценности класса high jewellery. Именно в отделе архивов (который и выглядит как настоящий сермяжный отдел архивов: это груда огромных пыльных альбомов с рисунками) меня ждал Морис Галли, 82 годов от роду, рисовальщик и ювелир, начинавший работать еще при самом Гарри Уинстоне, то есть в начале 1940-х годов.
В тот день в Harry Winston у меня было несколько интервью, и одно из самых интересных – доверительный разговор с Сандрин де Лааж, артистическим директором марки, работавшей до Harry Winston в Cartier в Париже. А под конец дня мне назначили встречу с самым старым сотрудником компании – Морисом Галли.
Мистер Галли оказался грузным и ворчливым стариком с удивительно голубыми и оттого небесно-пронзительными глазами. Он ждал меня и очень волновался – это и объяснимо, сотрудники ювелирных и часовых марок неохотно разговаривают с прессой, считая нашу профессию чем-то из разряда пустых звуков. И Морис Галли был даже отчего-то уже заранее обижен на меня, словно бы я должна была выпытать у него ключевые секреты успеха (и не просто выпытать, а передать их невидимым врагам!). А ведь в определенном смысле он был прав: мои вопросы касались и коллекции драгоценных камней, и их огранки, и выбора темы новой коллекции. Вот один из вопросов, к примеру: должна ли она (тема) быть взята из грандиозных архивов Harry Winston или же следует ее придумать буквально с чистого листа?
Я, конечно, тоже волновалась, поскольку меня предупредили об очевидной и невероятной свирепости мистера Мориса Галли, который на любое предложение отвечал неизменно: «А вот мистер Уинстон бы этого не одобрил!»
И крыть здесь было, в сущности, нечем, ведь Морис Галли был единственным человеком в доме Harry Winston, который лично знал еще самого мистера Гарри Уинстона и мог точно сказать, что мистер Уинстон одобрил бы, а что нет.
Словом, спорить с мистером Морисом Галли было абсолютно невозможно. Да и незачем спорить – лучше слушать и тщательно запоминать, как развивалась великая марка, какие темы в том или ином году для нее были наиболее важными, как гранили великие камни, кто принимал то или иное решение об огранке? Вопросов у меня было очень много. И постепенно Морис Галли, свирепый и ужасный (именно так рисовали его характер сотрудники Harry Winston), проникся ко мне, стал заботливым и предупредительным. Нам в ателье принесли бутылку холодного розового шампанского, которую мы тут же выпили: «Ну, за знакомство!» Приблизительно где-то в середине нашего разговора мистер Галли, который, несмотря на свои годы, вовсе не выглядел утомившимся, сказал мне: «Мы сейчас должны будем подготовить цветочные украшения. Рисунки надо взять из наших архивов, я вот тут отобрал несколько. Может, вы посмотрите? Что лучше для вкуса молодой женщины, на ваш опытный взгляд, что будет лучше всего? Что бы вы купили сами?» Честно говоря, от таких высоких слов у меня моментально закружилась голова, и это точно не от шампанского, а от колоссального доверия ко мне марки Harry Winston!
Вот, посмотрите, шутка ли: маленький ювелирный критик из заснеженной России, которая расположена далеко за океаном, должен сейчас принять решение, какой же должна быть будущая цветочная коллекция дома Harry Winston. Я, разумеется, немедленно дала свое согласие: отступать было некуда. Морис Галли достал какую-то совсем ветхую папку с едва читаемыми буквами и открыл ее на первой странице. На странице была надпись Harry Winston, 1947, и это означало, что в папке собраны эскизы за указанный год. Это могли быть как реализованные (хотя бы частично) рисунки, так и эскизы, волею судьбы оставшиеся без своего «сценического» воплощения. В папке оказались рисунки прелестного цветочного содержания: маленькие диадемы, заколки для волос, миниатюрные колье, крохотные броши, кольца и серьги. Масштаб этих украшений говорил сам за себя: это явно были именно небольшие, пикантные драгоценности, предназначенные для ежедневного ношения, а вовсе не для единичных торжественных выходов.
Цветы, нарисованные на ставшей серой от времени бумаге, напоминали лилии, их лепестки. Я, вздохнув от такой исторической красоты, а также от такого беспрецедентного доверия, оказанного мне, произнесла: «Я думаю, что вот эти рисунки могут пригодиться вам для создания новой коллекции. Единственно, как я сама сейчас это чувствую, это будут именно маленькие вещи, то есть на церемонию "Оскар" их вряд ли кто-то наденет. Но если вас не пугает этот мой своенравный и самодеятельный вердикт, то я голосую всем сердцем именно за вот эти самые нежные и невинные цветы!»
Морис Галли, которого учил работать еще сам Гарри Уинстон, промолвил: «Я так и думал, что вы остановитесь на наших прекрасных лилиях. Пожалуй, вы правы, я и сам много думал именно о них
В конце концов, это лучшая ювелирная коллекция за все 1940-е годы!» И мы пошли ужинать. Морис Галли был неутомим и много интересного рассказал о себе, о Harry Winston, о Гарри Уинстоне, о том, как сама Мэрилин Монро пела: «Поговорите со мной, Гарри Уинстон, поговорите же со мной о лучших друзьях девушек – о бриллиантах!»
Прошел год, и я получила приглашение из США от дома Harry Winston. В нем было написано, что «мисс Екатерина Истомина из России приглашается на премьеру новой ювелирной коллекции марки Lily Claster». Это и была «та самая» цветочная коллекция, эскизы к которой я выбрала сама. В награду за дружбу я получила в подарок кольцо Lily Claster, это украшение – одно из самых памятных в моем ювелирном гардеробе. Отчасти я его сделала сама.
