Полина Щеглова

Полина Щеглова,
колумнист

С тех пор как в XIII веке впервые придумали четко синхронизировать рабочие дни и недели, фраза «Время – деньги» обрела свой сегодняшний смысл, когда часы нашей собственной жизни мы анализируем с точки зрения продуктивности. «Не много ли времени я потратила на эту ерунду? Сколько часов в день у меня забирает дорога на работу? Не стоит ли мне сократить время отдыха при условии, что я буду зарабатывать больше?» Мы стали так много времени выделять исключительно на «полезные» активности, что для многих хрестоматийное русское ничегонеделание из сказки про Емелю приняло исключительно негативный характер даже в воскресенье.

Такую чрезвычайную занятость именно нынешнего поколения принято объяснять то растущей экономикой («стали работать больше и жить лучше»), то, наоборот, экономическим кризисом (мол, а кому сейчас легко?!), но оба эти утверждения натыкаются на два парадокса. Первый заключается в том, что нас сегодня окружает масса «умной» техники, которая вроде как должна облегчить нам жизнь и увеличить количество свободного времени. Второй же виден в статистике, которая демонстрирует свободное время разных экономических классов: оказывается, чем богаче мы становимся, тем больше времени тратим на работу и «околорабочие» обязанности, хотя в действительности в этот момент располагаем достаточным количеством денег, чтобы позволить себе более чем роскошный отдых. Американские ученые, анализирующие эту статистику, приходят к неутешительному выводу: мы становимся зависимыми от работы, зависимыми от ощущения вечной занятости и даже начинаем ловить от этого кайф, исчерпывая одновременно ресурсы нашего организма и зарабатывая себе стрессы.

Шведские ученые, изучающие эту же тему вечной занятости, добавляют, что и само по себе свободное время нынче перестает быть таким уж «свободным» в том, что касается его сложной комплексной организации. Мы не просто садимся на диван вздремнуть, а бежим на другой конец города ради иностранного фильма в оригинальном озвучении или готовы два часа потратить на готовку, чтобы поужинать чем-то совершенно особенным. Типично «женский» сценарий, подтверждающий теорию шведов: у вас есть деньги купить кофточку, вы отправляетесь на ее поиски в магазин, затем ищете к ней юбку, дома начинаете все это гладить и понимаете, что необходим будет еще и деликатный порошок, чтобы эту кофточку постирать, и новый утюг, чтобы юбку к ней отпарить. Шведы называют это «бумом доступных товаров», который ведет к тому, что нам становится все сложнее выбрать что-то одно из множества, а неограниченное предложение делает нас все привередливее. Если вы когда-нибудь искали отель и читали отзывы о нем дольше, чем потом жили в этом отеле, то вы в курсе, о чем твердят ученые.

Быть вечно и безостановочно занятым входит в модную привычку.

Если вы что-то делаете, то вы продуктивны, вы нужны этой планете и вы что-то из себя представляете. На контрасте, ничего не делать – это деградировать, падать вниз и превращаться в опасный для общества элемент

Когда модный молодежный интернет-журнал публикует интервью с современными рантье – молодыми людьми и девушками, которые еще до 30 лет получили в наследство квартиру в центре столицы и теперь сдают ее в аренду, а живут где-то между Гоа, Бали и квартирой родителей, в ответ на их слова сыплются комментарии в духе: «Тунеядцы!», «Ничего не делают», «Я бы так жить не смог», «Скоро овощами станут». И никто даже не вспоминает про тропический рай, как из рекламы «Баунти», и долгожданный сон по восемь часов без будильника. Мы всерьез боимся теперь понятия «безделье», потому что нам страшно остановиться и бросить все свои сто пятьдесят дел, потому что за пределом этой вечной занятости скрывается что-то пугающее нас – некая иллюзия разлагающегося мозга, «овощного» сумасшествия, в котором мы, кажется, потеряем себя и больше никогда не будем прежними. Стоит вспомнить хотя бы это вечное январское: «Целых десять дней каникул! Что же делать?» Получается, что быть вечно в работе означает быть нужным, полезным, оцененным по достоинству, а отдых автоматически становится синонимом всего противоположного этому по смыслу.

Мы как будто наполовину самовыражаемся, наполовину спасаемся от самих себя в непрерывной занятости: заключенный контракт дает ощущение собственной успешности, прибавка к зарплате работает как прибавка к самооценке. Наше чувство самоудовлетворенности распространяется и на более мелкие задачи – например, ученые как-то подметили, что ответы на рабочие сообщения по электронной почте и в мессенджерах провоцируют кратковременный всплеск эндорфина. Выходит, что все-таки история про кайф от работы – это никакая не выдумка, а реальность.

Иногда создается впечатление, что мы даже ведем кампанию против собственного свободного времени – убиваем его поэтапно, отказываясь сначала от одного, а потом от другого. Переносим работу в телефон и таким образом берем ее с собой на диван, за обеденный стол, а потом и в супружескую кровать. Предпочитаем ограничить общение с друзьями продолжительной перепиской вместо того, чтобы нанести им визит, потому что первое можно сделать из офиса, а ради второго надо стоять в пробках. Мы отговариваемся: «Я наберу попозже, ок?», а потом понимаем, что многих друзей видим исключительно в социальных сетях, а домашние посиделки до полуночи, как и длинные каникулы, стали чем-то вроде роскоши – посмотрим, если будет время и деньги, то организуем. Да и даже в отпуске мы не вылезаем из Интернета: «А в отеле есть вай-фай?», «Серьезно?! Не дотягивает покрытие до нашего номера?», «А есть свободные номера поближе к ресепшну?»

В итоге свободное время переходит в ранг некой роскоши, которую еще нужно заставить себя себе же самой подарить, перестать сравнивать себя со знакомыми, которые успевают больше вас, прекратить верить сказкам про то, что все дело в правильном тайм-менеджменте, и вместо того, чтобы беспрестанно «работать над собой» (или еще хлеще, над «лучшей версией самой себя»!), начать уже побольше отдыхать с собой вместе.